«Интересно, а если торжественно объявиться? – пришло вдруг Вадиму в голову. – Назвать себя, уговорить, чтобы немедленно отвез в Шантарск или в крайнем случае созвонился с областным УВД? Пообещать златые горы? А если не поверит? Только опозоришься без всякой пользы…»
Во-первых, может и не поверить. Во-вторых, не следует лишний раз светиться в этих местах перед властями – кто его знает, как там идет следствие в Шкарытово, иногда в таких случаях всплывают самые неожиданные свидетели. В-третьих… В-третьих, неким наработанным чутьем улавливаешь некоторые странности Пашиного поведения, которые подметили, но не придали им большого значения сослуживцы. И проснулось неприкрытое любопытство…
– Да, теща, а Ваньку Усанина помнишь?
– Кто ж его не помнит, несчастненького…
– Доигрался. Влетел-таки в аварию. – Он допил свою «какаву», объяснил Вадиму с Мухомором: – Живет у нас в Поклонной один дурачок – то ли лошадь в детстве лягнула, то ли родители пили сверх меры, только мозги у него и в сорок лет пятилетние. Все любил себя за милиционера выдавать, даже форму старого образца у кого-то раздобыл. Сядет на мотоцикл, гоняется по дорогам за грузовиками, останавливает и несет чушь – вы, дескать, беглые преступники, я вас насквозь вижу… Ну, все его давно знают, ответишь ему: «Сдаюсь, товарищ начальник!», сигаретку дашь – он и отстанет. Правда, заезжие пару раз пугались, даже жалоба была в райцентр… А что я с ним сделаю? Один раз форму конфисковал – он новую раздобыл. В дурдом везти – сто порогов обобьешь, да он и безобидный, вреда от него ровным счетом никакого. Доразвлекался…
– И что? – живо заинтересовалась теща.
Вадим навострил уши, едва не расхохотавшись на всю кухоньку от избытка чувств.
– Доигрался, говорю. Мужики нашли его на обочине. Сотрясение мозга. Отвезли в больницу, объяснить ничего не может, память отшибло напрочь, да и сколько там у него было этой памяти… Скорее всего, выходит такая версия: опять погнался за кем-то, не справился с управлением и приложился башкой оземь – он же без шлема ездил, кто у нас шлемы надевает… Да вдобавок кто-то его мотоцикл отогнал километров за десять – явно пацаны шкодили, так ведь не признаются…
– Несчастье какое… – вздохнула теща.
– Врачи говорят, оклемается. Отлежится. Другой бы от такого сотрясения дураком стал – а Ванька и так дурак, с этой стороны беспокоиться нечего.
– Тоню жалко, мать как-никак…
– Пила бы меньше, – сурово отрезал зять. – Глядишь, и Ванька бы нормальным родился. Ведь жрут с Михой по-черному, а ЛТП нынче отменили… Наливай, теща! За успешную рубку дров! Вон и у геологов пусто…
Вадим залпом осушил свою кружку и встал. Перехватив удивленные взгляды сотрапезников, сбивчиво пояснил:
– Я тут… это…
И побыстрее выскочил со двора. Примитивные собутыльники, убогая кухонька, «какава» – все вдруг показалось невероятно далеким, словно смотрел в перевернутый бинокль. Хмель сделал свое, но голова все же была довольно ясная. Зигзаги мышления неисповедимы – он ни с того ни с сего пожалел, что подбил Васю отправить телеграмму: мало что из прочитанного в детстве врезалось в память столь прочно, как финал «Тома Сойера» – не сам финал, если точно, не торжественно плюхнутое на стол золото, а то место, где считавшиеся погибшими сорванцы, мнимые утопленники, вдруг появляются в церкви на панихиде по самим себе. Бахрушин, их с Эмилем третий компаньон, человек всерьез верующий, вполне способен заказать панихиду по ним троим – знать бы точно срок, могло бы кончиться эффектнейшим финалом…
Должно быть, в столь игривое расположение мыслей его привело нежданное известие о том, что «суровый мент» оказался на самом деле классическим деревенским дурачком – надо же, а они и не заподозрили ничего такого, решили, что здесь, в глуши, милиция попросту донашивает старую форму… Конечно, д е л о Эмиля висит на нем по-прежнему, но, во-первых, бесповоротно отпало «преднамеренное убийство милиционера», а во-вторых, укрепилась уверенность, что убивца ищут среди постоянных обитателей Шкарытово – зять-старлей явно не получал ориентировок на розыск бородатого шатена в камуфляжном бушлате и его светловолосой спутницы.
Стоп-стоп, тут ничего еще не ясно. Может, и получил – но не приходит в голову разыскивать таковых среди геологов. Или все страхи напрасны? И случай с концлагерем заслонил всю мелкую рутину? В Шантарск пора убираться, вот что. Но не мешало бы сначала выяснить, отчего Пабло ведет себя так странно, чутье вещует, тут что-то нечисто…
В летней кухоньке, где столовались бригады, никого не было, а судя по чистым мискам на столе, никто на ужин и не приходил. Ника, гремевшая посудой у плиты, обернулась к нему с явным облегчением:
– Ну вот, хоть один явился… Иисус с Худым помчались на ручей, крикнули мимоходом, что карась пошел, как крести козыри, Мухомор где-то запропастился…
Она выпалила все это с прежней непринужденностью – словно они были абсолютно чужими людьми, только что сведенными судьбой в геологическом отряде. На миг ему показалось, что так оно и обстоит. Вадим едва отогнал эту шизофреническую мысль, но за ней нагрянула следующая, из того же ящика: а что, если ему вся прошлая жизнь только приснилась, пригрезились – и фирма, и таиландские отели, и все остальное, а на самом деле он как раз и есть шантарский бич Вадик, пригревшийся в геофизике? Черт, какая ерунда спьяну в голову лезет…
– Так тебе суп наливать? – как ни в чем не бывало спросила Ника. – Только на меня сивушными маслами не дыши, с ног сбивает…
– Да какой там суп… – сказал он, усаживаясь на угол лавки. – Слушай, это же сюрреализм чистейшей воды…