Волчья стая - Страница 32

Попив неделю коньяк в пункте назначения, член Союза вернулся домой, счастливо прижимая к груди новехонький видак в нетронутой упаковке. А содержимое вагонов в полном соответствии с законами российской магии улетучилось неведомо куда – по секрету признаться, алюминия там не было ни грамма, а то, что было, на мировом рынке стоило не дешевле золота. Своими силами два приятеля такое дело не провернули бы ни за что, но папа и его записная книжечка делали чудеса…

Ну, и биржа, конечно. В России их тогда было раз в двадцать побольше, чем в остальном мире, но своего историка сей веселый период вряд ли дождется – как не дождалась такового добрая старая Англия, где не очень-то и любят вспоминать, сколько банкирских домов и дворянских родов народились на свет благодаря тому, что их основатели в молодости любили плавать по теплым морям под флагом радикально черного цвета…

Многое бывало. Всякое бывало. За всеми этими заботами едва замеченным прошел распад СССР, поскольку открывшиеся в незалежной России перспективы были не менее ослепительными. В конце концов англичане правы – мало ли под каким флагом любил бороздить моря двести лет назад колченогий дедушка Сильвер. Главное, его сегодняшние потомки умеют безукоризненно завязывать галстук, не едят с ножа, а нынешний их бизнес, право же, насквозь респектабелен. Почти. Без «почти» в России, с чем согласится любой здравомыслящий человек, никак невозможно. Специфика, знаете ли. Чистоплюев никто не отстреливает специально – им просто-напросто никогда не подняться выше продавца в коммерческом ларьке или сторожа на платной автостоянке. Не нами заведено, не с нас и спрос. Есть целый набор столь же фундаментальных и убаюкивающих истин. Самое главное – все до сих пор живы, и никто не предъявляет претензий, а это о чем-то да говорит. Как-никак, один из папашиных сослуживцев в свое время вынужден был утонуть в собственной ванне, и это не единственный печальный пример, когда считавшие себя самыми хитрыми индивидуумы, не понимавшие, что в грязных делах как раз и необходима стопроцентная честность, сметались с шахматной доски. Когда…

– Ауфштейн! Ауфштейн, суки!

Обжигающий удар по ногам вырвал его из липкой полудремы, он оторопело вскинулся, зажмурился – в дополнение к тусклой лампочке, гнилушкой светившейся под потолком, вспыхнула пара мощных фонарей, белые лучи сначала метались по комнате, словно лучи спятивших гиперболоидов, потом, после резкой команды, замерли. Похоже, фонари просто поставили по обе стороны двери, и они теперь стали чем-то вроде сценических прожекторов.

– Ауфштейн!

Они попрыгали с нар, увертываясь от яростно махавшего дубинкой Василюка и какого-то незнакомого эсэсовца – парочка работала со сноровкой опытных косарей, – выстроились, вытянув руки по швам.

Теперь только суета превратилась в нечто упорядоченное. Ненадолго настала тишина. Обнаружилось, что у стены стоят в раскованно-удалых позах два черномундирника с помповушками наперевес, а меж ними, почти на равном расстоянии от обоих, сидит на стуле Маргарита и, закинув ногу на ногу, пускает дым в потолок. За спиной Вадима застонал, заворочался Доцент.

Маргарита, покачивая носком начищенного сапога, небрежно бросила:

– Тишина на лежачих местах. Еще один писк – и прикажу яйца отрезать…

И спокойно выпустила густую струю, закинув златовласую головку. Личико у нее было совершенно безмятежное, будто присутствовала на репетиции драмкружка, взявшегося за пьесу о Бухенвальде, а зрачки, Вадим заметил, вновь ненормально расширены. «Ширяется девочка, никаких сомнений», – пронеслось у него в голове.

Когда тишина стала вовсе уж гробовой – Доцент замолчал сразу, едва получив предупреждение, – на веранде послышались неторопливые шаги, сопровождаемые явственным скрипом хорошо пошитых сапог из натуральной кожи, и в бараке появился герр штандартенфюрер. Он прямо-таки проплыл на середину, остановился, заложив руки за спину, расставив ноги, медленно обозрел присутствующих – справа налево, слева направо, – вынул из-за спины руки, взмахнул стеком, будто дирижерской палочкой:

– Доброй ночи, господа хорошие, доброй ночи… Я дико извиняюсь за причиненные неудобства, но события прямо-таки требовали безотлагательного вмешательства. До меня дошли слухи, что в вашем бараке постояльцы ведут себя, словно распоследние свиньи. Вы же относительно цивилизованные люди конца двадцатого века, господа, скоро весь мир торжественно вступит в третье тысячелетие… И что же мы наблюдаем? Вы, как поросята, серете прямо в бараке, хотя администрация для вас оборудовала прекрасный туалет типа «сортир»… Стыдно, судари мои. Мы тут посовещались и решили, что подобные тенденции следует гасить в зародыше. А посему вынужден объявить незапланированный субботник по уборке помещения. И заодно собрать всё, запрещенное правилами внутреннего распорядка; говорят, вы натаскали в чулан всякой пакости, совершенно вам ненужной… Живо! – вдруг заорал он, надсаживаясь. – Живо двинулись убирать за собой! Направо!

С двух сторон придвинулись с занесенными дубинками охранник и капо. Но шеренга уже повернулась направо, довольно слаженно – сказалась вчерашняя муштровка.

– Весь хлам вытащить и аккуратненько сложить у крылечка, – вновь совершенно нормальным голосом распорядился комендант. – А дерьмо, хорошие мои, тщательно собрать ручками и отнести в сортир, где ему и надлежит быть. Предупреждаю сразу: к саботажникам буду жутко немилостив… Шагом марш!

Еще один фонарь поставили так, чтобы освещал чуланчик. Комендант весело покрикивал: