Волчья стая - Страница 35

– Ишь, лыбитесь, эгоисты… – грустно сказал комендант. – Нет в вас подлинной солидарности, скоты… Ну, шевелитесь, мой сахарный. Вот с вами-то, гарантирую, о многом поговорить придется…

Он круто развернулся на каблуках и вышел. Следом прошел Визирь, с застывшим, словно бы даже мертвым лицом, вызывавшим тоскливый ужас. Один за другим черномундирники покидали барак, выходивший последним бросил через плечо:

– Подобрать шмотки – и спать, быдло…

Не глядя друг на друга, они потянулись на веранду, стали одеваться…

Неподалеку, у ворот, вдруг оглушительно ударил выстрел, заорали несколько голосов, возникла суета. Еще выстрел. И еще. Короткий истошный вопль. Четвертый выстрел. И – тишина. Потом послышалась яростная ругань. Вспыхнувшие лучи фонарей опустились к земле, скрестились, видно было, что кого-то поднимают, а он оправдывается громко, возбужденно. Почти сразу же лучи фонарей развернулись к бараку, стали быстро приближаться.

Не сговариваясь, все кинулись внутрь, торопливо попрыгали на нары, как будто это могло от чего-то спасти и как-то защитить.

Комендант вошел быстро, не тратя времени на свои обычные подковырки, поморщился:

– Неувязочка, господа. Остался я без душевного собеседника. Жаль. Вставай-ка, милый…

Он ткнул пальцем в Красавчика. Тот, с исказившимся лицом, попятился к стене, полное впечатление, пытаясь продавить ее спиной, уже в совершеннейшем ужасе завопил:

– Это не я! Не я!

– Помилуйте, а кто говорит, что это вы? – комендант, похоже, опомнился и напялил прежнюю личину. – Конечно, не вы… Все равно, побеседуем…

Два эсэсовца торопливо обежали коменданта справа и слева, с маху запрыгнули на нары, сотрясши их так, что Доцент испустил вопль, подхватили Красавчика под локти, сдернули на пол и поволокли к выходу.

– У меня нет ничего! Нету! – орал он что есть мочи, тщетно пытаясь как-то зацепиться за гладкие доски пола носками грубых ботинок. – У меня нету ничего! Я же не богатый!

Его вопли еще долго слышались в ночи – невыносимо долго, никто почему-то и не пытался заставить беднягу замолчать. Комендант оглядел замерших на нарах лагерников, погрозил пальцем:

– Смотрите у меня!

И неторопливо вышел. Сапоги хозяйски простучали по веранде, наступила тишина. Аромат хороших духов Маргариты еще витал в бараке, как ни дико. Кто-то тягуче застонал, словно от невыносимой зубной боли. Вадиму показалось, что сердце, отроду не болевшее, проваливается куда-то пониже поясницы.

Кажется, кавказский человек Элизбар сумел-таки умереть красиво – вернее, с максимальной для себя выгодой. Ухитрился сыграть так, что у охраны попросту не было времени рассуждать, его п р и ш – л о с ь застрелить. Видимо, бросился, вырвал ружье, может, даже успел выстрелить…

Словно прочитав его мысли, Синий негромко сказал:

– Сумел соскочить изящно, уважаю…

– А может, только подранили, – отозвался Борман, сидевший с тупо устремленным в пространство, потухшим взглядом.

– Сомневаюсь. Подраненного непременно притащили бы в барак. Как вот его, – он кивнул на Доцента. – В воспитательных целях. Логика у Мерзенбурга не столь уж сложная, ее в конце концов начинаешь неплохо просекать. Хотя и не все понимаю до конца. В толк не возьму, зачем уволокли этого телевизионного дурака – у него, похоже, и впрямь никаких захоронок… Нет, не пойму пока…

– «Не пойму», «не сопротивляюсь»… – протянул Борман. – И вдобавок уговариваю других не трястись над захоронками…

– Опять за старое? – нехорошо усмехнулся Синий.

– Просто представляется мне, друг ситцевый, что никакого толкового плана у тебя нет.

Какое-то время казалось, что они вновь сцепятся. Обошлось. Синий ухмыльнулся:

– Зря. Зря тебе так представляется. Мужик вроде бы и толковый, сам догадался насчет фазы… Между прочим, не так давно, с полчасика назад, мы одержали первую победу. Выяснилось, что воды нам позволят набрать сколько угодно. Так что не бухти и не подначивай, придет время, все провернем. – Он перевернулся на живот, уткнулся щекой в плоскую комковатую подушку и пробурчал: – Свет погасите кто-нибудь, коли охота, лично мне и так сойдет…

Борман, ворча что-то неразборчивое, отправился погасить свет. На ощупь вытащив сигареты, Вадим прикурил. Пожалуй, сейчас приходилось решать самую сложную в жизни задачу. Всякое бывало на тернистом пути, но собственная жизнь на карте ни разу не стояла…

Пора как-то определяться. То есть, пока не пришла его очередь угодить на допрос, обдумать бегство во всех деталях. План предстоит просчитать нехитрый, вовсе примитивный, если подумать, но из-за т е – п е р е ш н е й ставки, сиречь собственной шкуры, следует рассчитать каждый шаг.

Территория лагеря прожекторами по ночам не освещается. Дополнительных датчиков никто не устанавливал. Есть все шансы в несколько перебежек добраться до клуба – в точности так, как в последний раз. Вряд ли Катенька, уезжая (а она, несомненно, уехала вместе с большей частью прежней охраны, иначе согласно внутреннему распорядку присутствовала бы на аппеле), кому-то поведала о подземном ходе.

Итак, попадаем на кухню… Там висит несколько ватников, можно один прихватить с собой. В холодильнике и незапертых ящиках куча хороших продуктов, предназначенных для охраны. Можно унести, сколько поднимешь. Целая куча кухонных ножей. Курево, спички. Даже коньяк имеется. С такой экипировкой можно блуждать по тайге и пару недель, если все же правы те, кто считает, что до ближайших населенных пунктов километров полсотни, а то и поболе.

Дверь кухни запирается снаружи. Может, изнутри есть головка, которую достаточно повернуть, чтобы оказаться на свободе. Черт, не обратил внимания, какой там замок… Даже если и не открывается изнутри – не беда. Можно тихонечко вынуть стекло и вылезти. Кухня в отдалении, отнюдь не впритык к бараку охраны, вряд ли кто-то за ней наблюдает специально – с чего бы? Да еще ночью?