Отрок, давно слышавший папаню с заметным уважением, во все глаза пялился на Нику. Не выдержал, протянул:
– Бать…
– Не мешай воспитывать, – сказал усатый. – Короче говоря, быдло вы этакое, трудиться будете, как следует. Иначе могу нагайкой не ограничиться, вздерну любого из вас на суку – еще сто лет никто не обеспокоится и претензий не предъявит, кому вы нужны, вшивые?
Он цедил слова лениво, со спокойным сознанием превосходства, как человек, считающий себя стопроцентно правым. Ни капельки злобы – холодное, властное превосходство…
Вадиму вдруг показалось, что он глядится в некое волшебное зеркало, где видит самого себя. Разница только в лексиконе и окружающих декорациях – усатый Вова, благополучный куркуль, всего лишь излагал чуть коряво и примитивно то, что считали своей жизненной философией сам Вадим и его братья по классу. Правда, выражалось это в более цивилизованных формулировках, но суть от этого ничуть не менялась. Были справные хозяева, благодаря уму и энергии имевшие полное право управлять, и были зачуханные совки, навечно обреченные на подчиненную роль.
Дикая несправедливость заключалась в одном-единственном: как смела эта кулацкая морда применять те же самые правила к хозяину жизни, ворочавшему делами, по сравнению с которыми этот хутор был кучей дерьма?!
Но ведь не поверит, ничему не поверит!
– Бать… – протянул отрок.
– Не гони лошадей, – проворчал усатый Вова. – Всему свое время, я же тоже не педераст какой, природа требует… – Он расплылся в хозяйской улыбке, широкой мозолистой ладонью приподнял подбородок Ники, повернул ее голову вправо-влево. – Не переживай, подруга, я тебя, может, и не стану на сельхозработы посылать. Я, понимаешь, вдовствую, а Мишук, соответственно, сиротствует, – кивнул он на мордастенького отрока. – Чует мое сердце – если тебя малость подмазать и приодеть, смотреться будешь неплохо. И будешь ты у нас форменная рабыня Изаура, которую на жатву вовсе и не гоняли, другие у нее функции… Мишук, ты не топчись. Все равно завтра приедет доктор, будет смотреть новеньких на предмет какой-нибудь инфекции, заодно и эту белоручку, – он мимоходом оглядел холеные ладони Ники, – проверит, нет ли у нее какой-нибудь спирохеты. Если все чисто, найдем применение. Не спеши, Мишук, она у нас долго гостить будет… Неси-ка лучше кандальчики, нужно сразу гостей принарядить.
– Три штуки, бать?
Вадим присмотрелся – «браслеты» кандалов представляли собой снятые с цепочек наручники, добротно приваренные к цепям. То-то у отрока висит на поясе два маленьких ключа…
– Четыре, Мишук, четыре, – с ласковой отеческой укоризной поправил усатый. – Вдруг эта бичевка очень быстро бегает… Во всем нужен порядок. Куда б мы ее потом ни приспособили, без цепочки пускать не стоит…
– Ясно, бать!
«Это конец, – панически подумал Вадим. – В таких кандалах не побегаешь, придется горбатиться неизвестно сколько, если…»
Х-хэп!
Вадим попросту не успел заметить броска – не смотрел по сторонам. Усатый вдруг оказался стоящим на коленях – ружье валялось рядом, а выкрутивший ему руку Эмиль прижимал к горлу широкое лезвие штык-ножа. Потом негромко крикнул:
– Ружье брось, щенок!
Отрок обернулся, челюсть отвисла до пупа, лицо приняло совсем детское, страдальческое выражение, тут же сменившееся растерянностью и страхом. Он машинально перехватил ружье, но Эмиль прикрикнул злее:
– Положи ружье, сучонок! А то сделаю из твоего папаши голову профессора Доуэля…
– Ложи, Мишук… – прохрипел усатый.
Парнишка, не отрывая взгляда от плененного батьки, положил ружье дулом вперед.
– Кто еще в доме? – резко бросил Эмиль, прикрываясь усатым. – Кроме этого гандона, что с батей приехал?
– Ник-кого… – пролепетал отрок Мишук.
– Зови его, быстро!
– Дядя Сема! – отчаянно заорал отрок.
Дядя Сема показался на крыльце, что-то преспокойно и смачно дожевывая, мгновенно изменился в лице, дернулся было назад, но Эмиль прикрикнул:
– Двигай сюда, козел! А то он у меня без головы останется! Ключи от «газели» где? Ага, брось их на сиденье, а сам подними ручки и встань на коленочки, живенько… Так, теперь ложись мордой вниз и руки на голову… Ты, кулачонок, тебя тоже это касается! В машину! Эй, а ты куда? – заорал он на их четвертого нежданного собрата по несчастью. – Пошел вон!
После удара ребром ладони усатый закатил глаза и медленно завалился лицом вперед. Подхватив с земли его помповушку, Эмиль подошел к лежащим, сорвал у отрока с пояса ключи и кинул скованным, сбившимся в тесную испуганную кучку:
– Я вам не Стенька Разин, орлы, так что на подвиги не поведу. Сами разбирайтесь…
Держа ружье одной рукой наизготовку, приблизился к кабине, заглянул внутрь:
– Вадик, включи зажигание… Ага, вот тут-то горючки прилично.
Вадим с Никой уже сидели в кабине. По спине ползали нетерпеливые мурашки, побуждавшие бежать сломя голову…
В конурах заливались собаки, почуявшие что-то неладное. Попутчик растерянно топтался поодаль, а скованные, сталкиваясь головами, рвали друг у друга ключи.
– Эмиль!!! – истерически вскрикнула Ника.
Эмиль резко развернулся, приседая. Оглушительно грохнули выстрелы, ружье у него в руках плюнуло дымком. Дядя Сема, не вскрикнув, медленно заваливался навзничь, рубашка у него на груди была изодрана картечью, сплошь покрыта липким, красным. Из ладони вывернулся, упал рядом черный «ТТ» – ага, достал украдкой из широких штанин, когда на него перестали смотреть, решил разыграть из себя Рэмбо, идиот…
Эмиль с дико исказившимся лицом выстрелил еще два раза – скованный ужасом Вадим видел, как одежда рухнувшего Семы словно бы взметывалась крохотными взрывами, как летело вокруг красное, кружили лоскуты…